Про Бабаку Косточкину-2 - Страница 35

К оглавлению

35

Следующим мне повстречался господин Вонючка, которого я сразу не узнал.

Он был совсем не таким противным, как представлялся из мусоропровода и каким я сам себе его представлял. Мы перекинулись парой дружеских фраз и расстались приятелями. Он пообещал мне никого не надувать в города, а я снова пообещал раз в неделю приносить ему голубцы.

Уже на пороге зала мне встретился Человек-Кактус под руку со Старушкой. На ней было элегантное белое платье, которое чертовски ее молодило, а на голове — рыжий сиамский кот. Мы обменялись светскими любезностями, а после Человек-Кактус долго благодарил меня за то, что он больше не одинок.

— В апреле у нас с Алисой свадьба, — краснея, сказал Человек-Кактус.

— Примите мои искренние поздравления, — я был очень рад за этого, в общем-то, неплохого кактусообразного человека.

Я поспешил дальше.

Но чем больше я спешил, тем сильнее опаздывал. Когда я спрашивал у своих незваных гостей, не видели ли они Фому Фомича, мне неизменно отвечали:

— Он только что был здесь.

Или:

— Он на минуточку отлучился.

И еще такое:

— Через мгновение он будет перед вами.

Я бродил по переполненному залу — кругами, квадратами, прямоугольниками. Я прочесал его вдоль и поперек. Я шел в поисках Фомы Фомича, и мне казалось, что я иду уже даже не триста лет, а всю тысячу или пятьсот тысяч лет.

За эти годы Фома Фомич Флорентийский, мой Страж и горе мое луковое, стал для меня уже не рыжим хомяком с прокушенным ухом и родинкой на носу, а Птицей Счастья Завтрашнего Дня — как в старой-престарой песне. Птицей Счастья, на погоню за которой я растратил такую короткую и такую длинную-длинную-длинную жизнь.

У меня болела и кружилась голова. Фигуры и лица вокруг слились в большую лепешку, и эта лепешка кружилась вместе с моей головой в каком-то глупом танце. Она глупо улыбалась и глупым голосом говорила:

— А у нас теперь все хорошо, спасибо! У нас все очень хорошо, спасибо! Все просто замечательно, спасибо! Великолепно, спасибо!

— Тик-так, тик-так, — тикали рядом с ухом невидимые часы. — Тик-так, тик-так…


Тик-так, тик-так — часы идут,
Спешат куда-то вечно.
И хоть секунда — много тут,
Но и она конечна.


Твоя секунда истекла,
Ещё чуть-чуть осталось.
Она тянулась, как могла,
Но все ж секунда — малость.


Тик-так — стучится в голове.
Как будто вторит кто-то,
Что ровно в 20:22
Закроет Страж ворота.


Ворота из Иначе в Так
Захлопнет безвозвратно,
Тогда пути тебе никак
Уж не найти обратно.


Забудешь дом родной тогда,
А город свой тем паче.
Ведь ты навечно, навсегда
Останешься в Иначе.

Они тикали громче и громче, они заглушили музыку Собакевича и Котовича, заглушили голоса Альпенгольдовых и Полтергейстовых, смех Человека-Кактуса и господина Гуся, топот танцующих ног Маман и ее девятерых детей…

— Торопись! — сказал у меня в голове голос, похожий на голос Песочников. — Твоя секунда на исходе!

Я судорожно заозирался в надежде увидеть наконец Фому Фомича, но лепешка из соседей плотнее и плотнее сжималась вокруг меня:

— Спасибо! — шептали они, и их горячее дыхание обжигало мне лицо.

— Спасибо! — говорили они, и их голоса впивались мне в уши.

— Спасибо! — кричали они, и…

— ПОЖАЛУЙСТА! — изо всех сил заорал я. — Фома Фомич, ну, ПОЖАЛУЙСТА!

И вдруг лепешка вокруг меня, плотная лепешка из соседей, разломилась пополам, и в ее серединке я увидел Фому Фомича.

Глава 26
Или


И как я раньше его не увидел? Я был изумлен. Потому что не увидеть его раньше было просто невозможно.

Фома Фомич, мой маленький домашний грызун, был огромнейшим.

Его туловище уходило под потолок, а, учитывая то, что высота потолка в моей бывшей комнате тоже была ненормальной, учитывая это, голову Фомы Фомича я смог разглядеть только в подзорную трубу. Она как раз валялась тут, в кустиках.

Кустики, кстати, оказались частью Фомы Фомича. Точнее, его мехом (он рос у него на задних лапах и хвосте).

Удостоверившись в трубу, что это тот, кто мне нужен, я крикнул:

— Фома Фомич, милый, это я!

— Громче кричи, — посоветовала мне Принцесса Морковка крошечным ртом.

Она стояла рядышком в окружении незнакомых мне мальчиков.

— На вот, залезь, — она придвинула к боку Фомы Фомича лестницу, увитую плющом.

Я залез на нее и опять крикнул:

— Фома Фомич! Ты меня слышишь?

— БО-БО-БА-БУ-БА! — прогремело под потолком.

Прогремело так, что я кубарем скатился с лестницы.

— Не понял! Что?

— БО-БО-БА-БУ-БА!

Ну что ты будешь с ним делать? Он так ТОЛСТО говорит своим БОЛЬШИМ голосом, что я ничегошеньки не слышу!

35